Все так сложно, все так просто. Мы ушли в открытый космос. В этом мире больше нечего ловить.
как мне отблагодарить человека написавшего блюз под который был зачат ребёнок ставший впоследствии водителем троллейбуса в котором мы с тобой познакомились
Все так сложно, все так просто. Мы ушли в открытый космос. В этом мире больше нечего ловить.
Я люблю проституток, они честные. Когда я плачу деньги — я не должен быть умным, не должен быть красивым, могу говорить, могу молчать. Я хочу — она пришла, хочу — ушла. Она не обижается. Сказала, взяла деньги. А другие? Они не могут сказать про деньги, а говорят про чувства. А хотят того же…
Все так сложно, все так просто. Мы ушли в открытый космос. В этом мире больше нечего ловить.
Не смиряйтесь, до самого конца не смиряйтесь. До последнего момента не сдавайтесь, боритесь, воюйте. Даже тоталитарные режимы, случалось, отступали перед одержимостью, убежденностью, настырностью. Мои победы только на том и держались. Ни на чем больше! Характер — это и есть судьба.
Все так сложно, все так просто. Мы ушли в открытый космос. В этом мире больше нечего ловить.
...и при слове "грядущее" из русского языка выбегают черные мыши и всей оравой отгрызают от лакомого куска памяти, что твой сыр дырявой. После стольких лет уже безразлично, что или кто стоит у окна за шторой, и в мозгу раздается не земное "до", но ее шуршание. Жизнь, которой, как дареной вещи, не смотрят в пасть, обнажает зубы при каждой встрече. От всего человека вам остается часть речи. Часть речи вообще. Часть речи.
Все так сложно, все так просто. Мы ушли в открытый космос. В этом мире больше нечего ловить.
Памяти Н. Н
Я позабыл тебя; но помню штукатурку в подъезде, вздувшуюся щитовидку труб отопленья вперемежку с сыпью звонков с фамилиями типа "выпью" или "убью", и псориаз асбеста плюс эпидемию -- грибное место электросчетчиков блокадной моды. Ты умерла. Они остались. Годы в волну бросаются княжною Стеньки. Другие вывески, другие деньги, другая поросль, иная падаль. Что делать с прожитым теперь? И надо ль вообще заботиться о содержаньи недр гипоталамуса, т. е. ржаньи, раскатов коего его герои не разберут уже, так далеко от Трои. читать дальше Что посоветуешь? Развеселиться? Взглянуть на облако? У них -- все лица и в очертаниях -- жакет с подшитым голландским кружевом. Но с парашютом не спрыгнуть в прошлое, в послевоенный пейзаж с трамваями, с открытой веной реки, с двузначностью стиральных меток. Одиннадцать квадратных метров напротив взорванной десятилетки в мозгу скукожились до нервной клетки, включив то байковое одеяло станка под лебедем, где ты давала подростку в саржевых портках и в кепке. Взглянуть на облако, где эти тряпки везде разбросаны, как в том квадрате, с одним заданием: глаз приучить к утрате?
Не стоит, милая. Что выживает, кроме капризов климата? Другое время, другие лацканы, замашки, догмы. И я -- единственный теперь, кто мог бы припомнить всю тебя в конце столетья вне времени. Сиречь без платья, на простыне. Но, вероятно, тело сопротивляется, когда истлело, воспоминаниям. Как жертва власти, греху отказывающей в лучшей части существования, тем паче -- в праве на будущее. К вящей славе, видать, архангелов, вострящих грифель: торс, бедра, ягодицы, плечи, профиль -- всЈ оборачивается расплатой за то объятие. И это -- гибель статуй.
И я на выручку не подоспею. На скромную твою Помпею обрушивается мой Везувий забвения: обид, безумий, перемещения в пространстве, азий, европ, обязанностей; прочих связей и чувств, гонимых на убой оравой дней, лет, и прочая. И ты под этой лавой погребена. И даже это пенье есть дополнительное погребенье тебя, а не раскопки древней, единственной, чтобы не крикнуть -- кровной! цивилизации. Прощай, подруга. Я позабыл тебя. Видать, дерюга небытия, подобно всякой ткани, к лицу тебе. И сохраняет, а не
растрачивает, как сбереженья, тепло, оставшееся от изверженья.
Все так сложно, все так просто. Мы ушли в открытый космос. В этом мире больше нечего ловить.
Не отказывайтесь от своей мечты. Не позволяйте жизни убить их, если в этих мечтах вся ваша душа. Храните ее, добивайтесь ее, не забывайте о ней. Разрывайте сети … И если все-таки они опутали вас, перегрызите их, выпутывайтесь, выпрыгните и плывите прочь, пока не утонете. Но не отказывайтесь от мечты.
Все так сложно, все так просто. Мы ушли в открытый космос. В этом мире больше нечего ловить.
- Теряя женщину, вы теряете ребро. Ребро за ребром. Одно за другим. И так до конца жизни. Пока не перейдете на инвалидность. - И что нам делать? - Ребра беречь.
Все так сложно, все так просто. Мы ушли в открытый космос. В этом мире больше нечего ловить.
Последнее время Женя все чаще сравнивала людей с дверьми. Знакомишься с кем-нибудь и видишь симпатичную дверцу с медным номерком в завитушках. Толкнешь, а за ней крошечная комната три на два. Поговорил с человеком пять минут и чувствуешь, как тесно в его обществе, как скучно среди полочек с цветочными горшками и плюшевых медведей. А бывает наоборот – откроешь обшарпанную дверь, а там вселенная: кометы, планеты, млечный путь… Но таких мало. Обычно за дверью либо коридор – узкий и длинный, либо стена. Сколько в нее не стучи – ничего кроме глухой кирпичной кладки не увидишь.
Все так сложно, все так просто. Мы ушли в открытый космос. В этом мире больше нечего ловить.
Человек — странное существо… Он ходит по кругу, меняя одно чувство на другое. И все оттого, что у него не хватает силы ни на прощение, ни на понимание. Он хочет, чтобы все в этом мире складывалось согласно его собственному представлению о жизни — о том, что правильно, а что неправильно, что истинно, а что ложно. Он тиран и сам не догадывается об этом. Когда человеку плохо, ему настолько же невыносимо чужое счастье, сколь и собственное страдание. Ему кажется, что если он страдает, то страдать должен и весь окружающий мир, каждый человек. Тогда как ему следовало бы радоваться тому, что в мире кроме страданий есть еще и счастье. Этим бы он мог преодолеть собственное страдание. Но слабость и зависть мешают ему. Странно ли, что человек упивается собственным трагическим образом куда больше, чем собственным счастьем? Первым он считает возможность гордиться второе — собственно счастье — не спешит выставлять напоказ, словно боится, что оно будет у него отнято или украдено. Насколько же надо быть слабым, чтобы бояться делиться собственным счастьем, и насколько завистливым, чтобы с такой щедростью изливать на мир собственное страдание?
Все так сложно, все так просто. Мы ушли в открытый космос. В этом мире больше нечего ловить.
Мне кажется, что каждому из нас пригодился бы такой инструмент, как дерьмометр. Это вроде барометра, только честнее. Бывает, ты сомневаешься в человеке, и тогда ты наводишь на него дерьмометр. Тебе может казаться, что человек хороший и стоящий. Но дерьмометр не обманешь. И вот ты видишь, как стрелка ползет куда-то и останавливается у отметки «дешевка». Тогда ты говоришь: до свидания, жмешь ему руку и расстаешься — с надеждой больше никогда его не встретить.
Все так сложно, все так просто. Мы ушли в открытый космос. В этом мире больше нечего ловить.
Посмотрите на свою жизнь прямо сейчас и сделайте ее жизнью, которую вы хотите прожить. Даже если раньше вы совершали ошибки, если вы расстались с человеком, с которым вы не должны были расставаться, работали или учились недостаточно хорошо, слишком растолстели, постоянно нервничаете, постарайтесь простить себя прямо сейчас и немедленно изменить что-нибудь.
(c)Тери Хэтчер, "Подгоревший тост и философия жизни"
Все так сложно, все так просто. Мы ушли в открытый космос. В этом мире больше нечего ловить.
Танцы на снегу. Человечество пытается быть красивым и хорошим, хотя никаких оснований к этому нет. Понимаешь? Словно балерина в пачке и на пуантах пытается танцевать на снегу. А снег холодный. Кое-где твердый, кое-где мягкий, а кое-где проваливается и режет ноги. Только все равно надо пытаться танцевать. Надо стараться стать лучше. Наперекор природе, наперекор всему. Иначе останется только лечь в снег и замерзнуть навсегда.
Все так сложно, все так просто. Мы ушли в открытый космос. В этом мире больше нечего ловить.
Всякий раз, отправляясь на работу, я жду, что со мной вот-вот что-нибудь произойдет. Что-то дико заводное и обязательно очевидно нехорошее. Не только со мной - со всеми, кого окинет взор. Гибель Гоморры, если угодно. Чтоб разверзлись небесные хляби, а земля пошла трещинами, в самую свою глубь. И метеоры с неба - шварк! шварк! по мерсу, по ландроверу, по нищеброду, по пятиклашке. Чтоб новостройки рушились, в воздухе пахло известкой и бензином. А осени - чтобы вовсе не стало, этой мрази. Ни осени, ни тачек, ни смурных пешеходов. В руке - бита, в переходах - витрины. Хуевый из меня проводник между желаемым и наличным, видимо. Снести к чертовой матери этот город, чтобы он стал чуточку лучше.
Все так сложно, все так просто. Мы ушли в открытый космос. В этом мире больше нечего ловить.
Вы – президент собственной сервисной фирмы. Вы – Исполнительный директор собственной жизни. Вы несёте полную ответственность за этот бизнес, заключающийся в вашей жизни, и за всё, что с ним происходит, и за всё, что происходит с вами. Вы отвечаете за производство, дистрибуцию, маркетинг, контроль качества, финансы, обучение и развитие. Вы сами устанавливаете себе зарплату. То, кем вы являетесь сейчас, и кем станете, полностью зависит от вас. В долгосрочной перспективе, вы сами себе выписываете зарплатный ордер и определяете уровень своей зарплаты. Если вас не устраивает количество получаемых вами денег, вы можете подойти к ближайшему зеркалу, и поговорить со своим боссом.
Все так сложно, все так просто. Мы ушли в открытый космос. В этом мире больше нечего ловить.
-Вы знаете, жизнь научила меня одной вещи: когда у вас возникают проблемы, достаточно подождать какое-то, порой довольно долгое, время, и все проблемы разрешаются сами собой. -Вы хотите сказать, их разрешит смерть? – тоскливо спрашивает она. Я поражен. -Нет, нет, - говорю я не слишком уверенным голосом. – Нет, нет, так далеко я не заглядываю. Я просто хочу сказать, что со временем взгляд на вещи меняется и все наши тревоги утрачивают прежнюю остроту.
Все так сложно, все так просто. Мы ушли в открытый космос. В этом мире больше нечего ловить.
читатьПрошу тебя, боже, сделай так, чтобы он мне сейчас позвонил. Господи боже, прошу тебя. Больше я тебя ни о чём просить не стану, право не стану. Разве это такая уж большая просьба? Тебе ведь это совсем не трудно, совсем, совсем не трудно. Только сделай так, чтобы он мне сейчас позвонил. Прошу тебя, боже, сделай так, сделай так, сделай так.
Может быть, телефон зазвонит, если я перестану об этом думать. Иногда это помогает. Если бы я могла думать о чём-нибудь другом! Если бы я могла думать о чём-нибудь другом! Может быть, если я сумею сосчитать до пятисот, телефон зазвонит. Буду считать медленно и честно, без обмана. А если он зазвонит, когда я дойду до трёхсот, я буду считать дальше. И не возьму трубку, пока не сосчитаю до пятисот. Пять, десять, пятнадцать, двадцать, двадцать пять, тридцать, тридцать пять, сорок, сорок пять, пятьдесят… О, пожалуйста, зазвони. Зазвони. Взгляну ещё раз на часы, последний раз. Больше не буду на них смотреть. Десять минут восьмого. Он сказал, что позвонит в пять.
«Я позвоню тебе в пять, дорогая». Кажется, именно тут он прибавил – «дорогая». Я почти уверена, что именно тут. Я знаю, что он два раза назвал меня «дорогая». Второй раз – когда прощался. «До свидания, дорогая». Он был занят и не мог много говорить – ведь он не один в конторе, но он два раза назвал меня «дорогая». Он не рассердился, что я ему сама позвонила. Я знаю, мужчинам нельзя часто звонить, они понимают, что ты всё время о них думаешь и хочешь их видеть, и начинают тебя за это презирать. Но я ведь уже целых три дня с ним не говорила – три дня. Я всего-навсего спросила его, как он поживает. Ведь так кто угодно мог ему позвонить. В этом нет ничего особенного. Не мог же он подумать, что я ему надоедаю. «Нет, ну что ты, конечно, нет», - сказал он. И пообещал, что сам мне позвонит. Он вовсе не обязан был это говорить. Я его не просила, право, не просила. Клянусь, не просила. Не мог же он сказать, что позвонит, а потом никогда больше не позвонить. Прошу тебя, боже, не допусти, чтобы он так сделал. Прошу тебя.
«Я позвоню тебе в пять, дорогая». «До свидания, дорогая». Он был занят и спешил, и рядом были люди, но он дважды сказал мне «дорогая». И это моё, это моё. Это останется моим, даже если я его больше никогда не увижу. Но этого так мало. Мне мало. Мне всего мало, если я его никогда больше не увижу. Пожалуйста, боже, сделай так, чтобы я его снова увидела. Пожалуйста, я так хочу его видеть. Так хочу его видеть. Я буду хорошей, боже. Я постараюсь быть лучше. Я очень постараюсь, только сделай, чтобы я его снова увидела. Только сделай, чтобы он мне позвонил. Ну, пусть он мне сейчас позвонит.
Пусть моя мольба не покажется тебе слишком ничтожной, боже. Ты сидишь там, наверху, седовласый и старый, в сонме ангелов и звёзд, скользящих мимо. А я приношу тебе свою мольбу о телефонном звонке. Нет, не смейся надо мной. Ты не знаешь, каково мне. Тебе там так спокойно на твоём троне, посреди крутящегося голубого пространства. Ничто не может потревожить тебя. Никто не может сжать твоё сердце в кулаке. А это больно, - это так больно. Неужели ты мне не поможешь? Во имя сына твоего помоги мне. Ты же сказал, что сделаешь всё, о чём бы тебя ни попросили во имя его. О боже, во имя твоего единственного возлюбленного сына Иисуса Христа, спасителя нашего, сделай так, чтобы он мне сейчас позвонил.
Нет, так не годится. Нельзя так распускаться. Подумай сама. Предположим, молодой человек обещал девушке позвонить, а потом вдруг что-то случилось и он не позвонил. В этом ещё нет ничего ужасного, не правда ли? Такие вещи происходят ежеминутно везде на свете. Ах, какое мне дело до того, что происходит везде на свете? Почему этот телефон не может зазвонить? Почему? Почему? Почему ты не можешь зазвонить? О, пожалуйста, зазвони! Неужели тебе трудно, проклятая, уродливая, блестящая коробка?.. Что ты, заболеешь от этого, что ли? Ну да, конечно, заболеешь! Будь ты проклята, я вырву тебя из стены с корнем. Разобью твою самодовольную чёрную морду на мелкие кусочки. Пропади ты пропадом!
Нет, нет, нет. Так не годится. Нужно думать о чём-нибудь другом. Вот что я сделаю. Унесу часы в другую комнату, чтобы не смотреть на них. Если нужно будет посмотреть, тогда придётся пойти в спальню, а это уже какое-то дело. Может быть, он позвонит мне прежде, чем я снова посмотрю на часы. Если он мне позвонит, я постараюсь быть с ним такой хорошей. Если он скажет, что не может со мной сегодня увидеться, я скажу: «Ну, ничего, дорогой. Ну, конечно, ничего, всё в порядке». Я буду такой же, как тогда, когда мы только что познакомились. Может быть, я ему снова понравлюсь. Я была такой хорошей вначале. О, это так просто, быть хорошей с мужчиной, пока ты в него не влюбилась.
Мне кажется, я ему ещё немножко нравлюсь. Если бы я ему совсем не нравилась, он не мог бы дважды назвать меня сегодня «дорогой». А если я ему ещё немножко нравлюсь, значит не всё кончено. Даже если совсем, совсем немножко. Понимаешь, боже, если ты сделаешь так, что он мне позвонит, я больше тебя ни о чём просить не стану. Я буду с ним хорошей, я буду весёлой, я снова стану с ним такой, какой была вначале, и тогда он снова меня полюбит. И уж я тебя никогда ни о чём больше просить не стану. Ты понимаешь, боже? Ну почему бы тебе не сделать так, чтобы он мне позвонил? Умоляю тебя, умоляю.
Может, ты наказываешь меня за то, что я поступила дурно? Может, ты сердишься на меня за это? Но, господи, ведь плохих людей так много – ты не можешь быть жестоким только ко мне. И это ведь не так плохо. Не может это быть плохо. Мы ведь никому не причинили зла, боже. Плохо то, что причиняет людям боль. А мы не сделали больно ни единой живой душе. Ты это знаешь. Ты знаешь, что в этом не было ничего дурного. Так неужели ты не сделаешь так, чтобы он мне сейчас позвонил?
Если он мне не позвонит, я буду знать, что бог на меня сердится. Я сосчитаю до пятисот, и, если он мне и тогда не позвонит, я буду знать, что никогда, никогда больше бог мне не поможет. И всё будет ясно. Пять, десять, пятнадцать, двадцать, двадцать пять, тридцать, тридцать пять, сорок, сорок пять, пятьдесят, пятьдесят пять… Это было дурно. Я знала, что это дурно. Хорошо, пошли меня в ад, боже. Ты думаешь, я боюсь твоего ада? Ты думаешь, твой ад хуже моего?
Хватит. Нужно это прекратить. Ну пусть он немного опоздал позвонить мне – есть из-за чего сходить с ума! Может, он и не собирается звонить – может, он придёт без звонка. Увидит, что я плакала и рассердится. Мужчины не любят, когда мы плачем. Он никогда не плачет. Ах, как бы я хотела довести его до слёз. Я бы хотела довести его до слёз, и чтоб он всё ходил взад-вперёд по комнате, и чтоб сердце у него болело и ныло и всё надрывалось внутри. Как бы мне хотелось причинить ему невыносимую боль. Он мне этого не желает. Мне кажется, он даже не знает, какие я из-за него терплю мучения. Как бы мне хотелось, чтобы он узнал об этом, но только не от меня. Мужчины не любят, когда мы им говорим, что они довели нас до слёз. Они не любят, когда мы им говорим, что мы из-за них несчастны. Если мы им это говорим, они считают, что мы слишком требовательны и эгоистичны. И начинают нас ненавидеть. Они всегда ненавидят нас, когда мы говорим им то, что на самом деле думаем. Нам всё время надо притворяться. А я-то думала, что нам с ним незачем притворяться. Я думала, у нас такое большое чувство, что я могу говорить с ним искренне. Нет, оказывается, этого нельзя никогда делать. Видно, не бывает такой любви, когда можно говорить всё. О, если бы он только позвонил, я бы не стала ему говорить, как я тоскую по нему. Мужчины не любят, когда по ним тоскуют. Я постараюсь быть такой хорошей, такой весёлой, что снова понравлюсь ему. Непременно. Пусть он только позвонит. Пусть только позвонит.
А может быть, вот что: может, он уже идёт сюда без звонка? Может, он уже в пути? Что-нибудь могло с ним случиться. Не могу себе представить, чтобы с ним что-нибудь случилось. Не могу себе представить, что он может попасть под автомобиль. Не могу себе представить, что он лежит неподвижный, застывший, мёртвый. О, я хотела бы, чтобы он умер. Как ужасно этого желать. Как приятно этого желать. Если бы он умер, он был бы моим. Если бы он умер, я никогда бы не вспоминала сегодняшний вечер, никогда бы не вспоминала все эти последние дни. Я бы вспоминала только приятные минуты. Всё казалось бы таким прекрасным. Я хочу, чтобы он умер. Я хочу, чтобы он умер, умер, умер.
Это глупо. Глупо желать людям смерти только потому, что они не бросаются вам звонить, как только пообещали. Возможно, часы спешат. Я же не знаю, насколько правильно они идут. Может, он вовсе даже не опаздывает. Мало ли что могло его немного задержать. Может, он всё ещё на работе. А может, он пошёл домой, чтобы позвонить мне оттуда и в эту минуту к нему кто-нибудь зашёл. Он не любит звонить мне при посторонних. Может, он даже нервничает, немного, чуть-чуть нервничает, что заставляет меня ждать. Может, он даже ждёт, что я сама ему позвоню. Я могу это сделать. Могу сама ему позвонить.
Я не должна этого делать. Не должна, не должна. Господи, удержи меня, чтобы я ему не звонила. Прошу тебя, удержи меня от этого. Я знаю, боже, так же хорошо, как ты, что, если бы он беспокоился обо мне, он бы мне позвонил, где бы он ни находился и сколько бы ни было рядом людей. Прошу тебя, вразуми меня, боже! Я не прошу тебя облегчить мне боль, это тебе не по силам, хоть ты и создал мир. Только вразуми меня, господи. Не дай мне успокаивать себя надеждой. Не позволяй мне говорить себе пустые слова в утешение. Прошу тебя, не позволяй мне надеяться, милый боже. Прошу тебя, не позволяй.
Я не буду ему звонить. Никогда, покуда жива, не буду ему больше звонить. Он успеет сгореть в аду, прежде чем я ему позвоню. И я не прошу тебя придать мне силы, боже. У меня хватит сил. Если бы он хотел меня видеть, он бы меня нашёл. Он знает, где я живу. Он знает, что я жду его. Он так во мне уверен, так уверен. Почему мужчины, едва поверят в наше чувство, начинают нас презирать? Мне кажется, это так чудесно быть уверенной, что ты любима.
Так просто – взять и позвонить ему. Тогда бы я всё узнала. Может, это не так уж и глупо. Может, он и не рассердится вовсе. Может, ему будет даже приятно. Может, он и сам уже пытался звонить мне. Бывает, что кто-то тебе звонит, звонит по телефону, а ему говорят, что номер не отвечает. Это я не для того, чтобы утешить себя. Это на самом деле бывает. Боже, ты ведь знаешь, что так бывает. О боже, не подпускай меня к телефону. Не подпускай. Дай мне сохранить хоть каплю гордости. Она мне так нужна! Кажется, это единственное, что у меня остаётся.
Ну что такое гордость, если я не могу жить, не поговорив с ним? Такая гордость – глупая, ничтожная, мелочная. Настоящая истинная гордость в том, чтобы совсем не иметь гордости. Я говорю это не потому, что хочу позвонить ему. Нет. Это правда, я знаю, что правда. Я хочу быть выше этого. Я хочу быть выше этого глупого мелкого чувства гордости.
Прошу тебя, боже, не позволяй мне звонить ему. Прошу тебя, не позволяй.
Не понимаю, при чём тут гордость? Это же такой пустяк! Зачем мне примешивать сюда гордость, зачем делать по этому поводу столько шума? Возможно, я не поняла его. Возможно, он сказал, чтобы я ему позвонила в пять. «Позвони мне в пять, дорогая». Он прекрасно мог мне это сказать. Вполне возможно, что я его не расслышала. «Позвони мне в пять, дорогая». Я почти уверена, что он именно так и сказал. Боже, не позволяй мне говорить себе такие вещи. Вразуми меня, боже, вразуми.
Буду думать о чём-нибудь другом. Просто посижу спокойно. Если я выдержу. Если я выдержу. Может, я смогу почитать? Ах, все книги написаны о людях, которые любят друг друга преданно и нежно. Зачем они пишут об этом? Разве они не знают, что всё это ложь, пустая ложь? Зачем же они всё это пишут, ведь они знают, какую боль причиняет любовь? А будь они прокляты, прокляты, прокляты.
Я больше не буду так. Надо успокоиться. Чего я так волнуюсь? Ну, рассуди сама. Предположим, это просто какой-то знакомый. Предположим – какая-нибудь девушка. Тогда я звоню ей и спрашиваю: «Ну, что там с тобой стряслось?» Вот что бы я сказала и не придала бы этому никакого значения. Так неужели только из-за того, что я его люблю, я не могу держать себя непринуждённо и естественно? Могу. Честное слово, могу. Я позвоню ему и буду разговаривать просто и весело. Вот увидишь, боже. О, не позволяй мне звонить ему. Не позволяй, не позволяй.
Боже, неужели ты в самом деле не сделаешь так, чтобы он мне позвонил? Неужели, боже? Неужели ты не сжалишься надо мной? Неужели? Я ведь не прошу тебя, чтобы он мне позвонил сию минуту, нет, пусть он позвонит мне хоть немного погодя. Я буду считать до пятисот медленно и без обмана. И если он за это время не позвонит, я позвоню ему сама. Позвоню во что бы то ни стало. Ну, пожалуйста, милый боже, милый добрый боже, отец наш небесный, пусть он позвонит мне прежде, чем я сосчитаю до пятисот. Прошу тебя. Пожалуйста.
Пять, десять, пятнадцать, двадцать, двадцать пять, тридцать, тридцать пять…
Все так сложно, все так просто. Мы ушли в открытый космос. В этом мире больше нечего ловить.
мне сказали что ты меня все еще любишь что ты звонишь когда меня нету дома читаешь мои любимые книги чтобы быть внутренне ближе ходишь за мной по пятам в офисе и магазине к знакомым говорятговорят, тебя даже видели рядом со мной весной на гриле далеко за городом и даже на конференции по недвижимости в Париже и это несмотря на то что мы друг с другом практически не говорили и по известным причинам я в ближайшем будущем тебя, как мне кажется, не увижу хочешь узнать почему? потому что на мокрой дороге в Ригу тебя разорвало, размазало, разбросало и перемешались в единую массу волосы, мясо и кости и какое-то даже сало и отдаленно лежала оскаленная голова потому что я был на похоронах как положено покупал цветы потому что ты два года уже мертва но может быть, это все-таки правда потому что какой-то странный травянистый запах бывает в ванной ранним утром я иногда захожу на кухню там внезапно вымыты все тарелки и накурено и съедена вся халва